Нелли Шульман - Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

– У меня есть рабочие дела. Ланч за мной, от Рубена…, – дела были не рабочими, однако брату о них, пока, знать не полагалось.

Меир отпер дверь квартиры. Переднюю усеивали коробки. Брат открыл свадебные списки в Bloomingdales и Tiffany. Рассыльные и почтальоны, каждый день, доставляли подарки. Меир предполагал, что вещи останутся в Нью-Йорке, на складе. На базе Хэнфорд пока не построили коттеджей для женатых офицеров. Набор столового серебра, или хрустальные вазы брату и Деборе были на западе ни к чему.

Аарон с Деборой собирались попросить о разрешении для капеллана Горовица переехать в научную зону. По соображениям безопасности, Деборе было запрещено жить на большой базе. Разрешение означало бы, что Аарону повысят уровень секретности. Меир отлично знал, что с его повышением усиливается и наказание, в случае разглашения информации.

У него, Ягненка, был самый высокий уровень.

Меир сложил пакеты на ореховый стол, загроможденный свертками. Хрустальную вазу прислал кузен Мэтью, вкупе с телеграммой о занятости. Извиняясь, что не сможет посетить свадьбу, майор желал новобрачным счастья:

– Самый высокий уровень…, – Меир посмотрел на хронометр, – самый высокий уровень…, – брат, завтра утром, перед свадьбой, ехал в микву. Дебора, вместе с Торой, побывала в раввинском суде. Затруднений никаких не возникло.

– Они все были очень милы…, – заметила миссис Фогель, за кофе, – я провожу девочку в микву. Придут раввины, для формальности…, – Амалия махнула ухоженной, с маникюром рукой, – а потом приедет парикмахер, на квартиру. Мы заказали лимузин…, – от квартиры миссис Фогель до синагоги было десять минут неспешным ходом, но без лимузина, с кожаными сиденьями, свадьба не была бы свадьбой. Платья будущей невестки Меир, конечно, не видел, но знал, что оно белого шелка, с лиловой отделкой. В букете Деборы тоже была горечавка. На свадьбу она надевала подаренное доктором Горовицем аметистовое ожерелье.

Отец взял Меира в магазин Tiffany, выбирать драгоценности для невестки. Рассматривая бриллиантовые кольца, Меир вспоминал тоскливый взгляд Ирены:

– Ей двадцать пять, а Деборе двадцать два. Ирена ждет предложения…, – Меир сомкнул пальцы на чековой книжке, в кармане куртки. Он бы мог купить кольцо прямо сейчас. Ожерелье запаковали в голубую коробочку, они с отцом ушли.

Меир очистил стол, свалив подарки в кресла. Он заставил себя отвести глаза от четкого почерка Мэтью, на поздравительной открытке.

Он размышлял об этом, в поезде из столицы, думал и раньше, на совещаниях, после убийства Кривицкого. Меир, упорно, называл случившееся убийством. Гувер, в очередной раз, ядовито заметил, что Меиру, с его беспочвенными обвинениями, прямая дорога в НКВД. Меир лично присутствовал при вскрытии. Он, с десяток раз перечитал врачебное заключение, и провел двое суток на коленях, с лупой, исследуя номер Кривицкого. Меир нашел волосы, светлые и темные. Кривицкий был светловолосым. Гувер расхохотался, вертя пакетик:

– Это твои собственные кудри, Ягненок. Ты навещал его номер, арестуй себя. Или уборщика…, – Меир сжал зубы:

– Мистер Гувер, я бы себя на электрический стул послал, если бы это помогло в расследовании дела. Номер мистера Кривицкого убирал негр. Мы не можем точно определить, кому принадлежат волосы, но невооруженным взглядом видно, что они не от негра…

Гувер зевнул:

– Уборщики поменялись сменами. Они не обязаны ставить нас в известность, о подобном…, – он окинул Меира зорким взглядом:

– Рановато ты на электрический стул собрался. Надо будет, – Гувер обрезал сигару, – мы тебя сами туда пошлем…, – за пять лет работы, Меир привык к шуткам босса и не обращал на них внимания.

– Самоубийство, – подытожил Гувер, выпустив клуб ароматного дыма, – незачем огород городить. Кривицкий трясся от страха, ему за каждым углом виделись агенты НКВД. Нервы не выдержали, – он вернул Меиру пакетик с волосами: «Сдавай дело в архив, Ягненок».

Меир написал в отчете об обеде, в ресторане «Вилларда», в ночь убийства Кривицкого. Патологоанатом не смог определить точное время смерти:

– От семи вечера до трех-четырех часов ночи…, – он пожал плечами. В семь вечера Меир простился с Кривицким, на пороге номера.

Покуривая сигарету, Меир рассматривал свое отражение, в большом, венецианском зеркале, над мраморным камином:

– У Мэтью тоже высший уровень допуска, как и у меня…, – майор отправился к телефону в десять вечера. Меир все проверил. Мэтью вызвали на стойку, но кузен попросил портье перевести звонок в кабинет управляющего. Майор Горовиц поднял телефонную трубку, портье опустил свою. Больше, как портье сказал Меиру, ему ничего известно не было. Через полчаса Мэтью, появившись в ресторане, велел заменить лобстера:

– Высший уровень…, – Меир затянулся сигаретой, – но нет никакой возможности проверить, кто звонил…, – Меир не поленился пройти с хронометром от «Вилларда», до отеля Кривицкого. Весь путь занял десять минут, в обе стороны. Меир угрюмо подумал, что за оставшиеся двадцать минут, можно было бы пристрелить двадцать перебежчиков.

Потушив сигарету, он стал накрывать на стол, кусая хот-дог:

– Зачем это Мэтью? Его никогда не замечали в левых взглядах. Он поддерживает Рузвельта, любой здравомыслящий человек так делает. Ирена тоже выходила, переодеваться…, – Меир подумал, что Ирена и кузен могут работать вместе. Он сидел в баре «Вилларда», разглядывая вычерченное, посекундное расписание злосчастного обеда:

– Гувер прав…. – Меир отхлебнул виски, – у меня паранойя. Ирена здесь не причем. И Мэтью не мог продаться русским…, – он тяжело вздохнул. Меир не стал спрашивать у Ирены, видела ли он Мэтью, когда выходила из ресторана.

– Незачем Ирену в такое вовлекать…, – Меир решил не доставать фарфор и серебро:

– Поедим с Аароном с пакета, как в детстве, в парке…, – высыпав на промасленную бумагу горячую, румяную картошку, он взял стаканы, из буфета. Кока-кола шипела, поднимаясь сладкой шапкой:

– Незачем. Пусть водит Дебору в салон Элизабет Арден и выбирает с ней туфли…,– Меир поморщился:

– Лучше будь порядочным человеком. Сделай, наконец, предложение. Ничего, что война. Аарон женится, и я должен…, – на камине стояла фотография дедушки Джошуа и бабушки Бет, с президентом Линкольном.

Доктор Горовиц принес ее из кабинета, чтобы показать Деборе.

– Дорогим Страннице и Страннику, героям Америки, с пожеланием семейного счастья. Авраам Линкольн, президент США…

Меир смотрел на улыбку Линкольна, на лица дедушки и бабушки:

– Линкольна не спасли. Русские не будут покушаться на Рузвельта, ерунда. Хотя они в союзе с Гитлером…, – Меир присел на край стола – если Гитлер не станет атаковать Советский Союз, если он придет сюда, в Америку, и русские ему помогут…, – Меир напомнил себе, что самолеты, способные пересечь Атлантику, можно посчитать по пальцам одной руки:

– А как иначе он нападет на Америку? Хотя неизвестно, над чем его ученые работают. Ученые, инженеры. Мэтью учеными занимается,– Меир велел себе выбросить кузена из головы. Посмотрев на дедушку Джошуа, он пожаловался:

– Тебе хорошо было. Ты всю жизнь любил одну женщину, как папа. А я? – увидев Дебору, Меир вспомнил те самые, строки Лорки, но жестко сказал себе:

– Совсем разум потерял. Она невеста Аарона, почти жена. Не думай о ней…, – он представил смуглую кожу, в скромном вырезе блузки, черные, мягкие волосы, темные, с мерцающими искорками глаза. Невестка была выше Меира почти на голову, вровень раву Горовицу.

– И в полночь на край долины, увел я жену чужую…, – Меир почувствовал, что краснеет:

– Оставь, оставь…, – он сунул руку в карман куртки, висевшей на спинке стула. По дороге к Рубену, на Пятьдесят Восьмую улицу, Меир наведался в некую квартиру, поблизости, на двадцать втором этаже одного из многочисленных небоскребов Ист-Сайда, со швейцарами, и мраморным вестибюлем.

В окне гостиной блестел шпиль здания Крайслера. Меира угостили хорошим кофе и выдали расшифрованные радиограммы, из американского посольства, в Берлине.

– Одиннадцатого февраля войска вермахта, с голландской полицией, окружили еврейские кварталы, у площади Ватерлоо, поставив заграждения, шлагбаумы, и колючую проволоку…, – читал Меир:

– Вышло распоряжение, что в этом районе разрешено жить только евреям. В последующие дни гестапо совершило несколько налетов на магазины и рестораны. Силы еврейской самообороны, с рабочими Амстердама, устроили столкновения со штурмовиками голландской нацистской партии. Гестапо арестовало пятьсот мужчин, евреев, в возрасте от двадцати лет, для депортации в концентрационные лагеря. В Амстердаме появились листовки, призывающие к всеобщей стачке, от имени коммунистов Голландии, партии, запрещенной немцами. Забастовал весь транспорт, и все предприятия Амстердама. Тем не менее, глава еврейского совета города, профессор Кардозо, призвал общину, по радио, не поддаваться на провокации. Он объяснил, что депортация, это временная мера…, – услышал щелчок замка, Меир едва успел убрать конверт.